Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари [Издание 1923 г.]

Хотя с людьми Рафтен обращался сурово и подчас даже грубо, но не переносил, чтобы кто-нибудь обижал животных.

— Люди кричат, если их бьют, а бессловесная скотина не может за себя постоять.

Рафтен единственный из всех окрестных фермеров не продавал и не отправлял на живодерню старых лошадей.

— Она, бедная, всю жизнь работала верой и правдой и заслужила, чтобы ее кормили до конца дней.

Дункан, Джерри и другие лошади подолгу жили у него «на покое», одна даже — лет десять.

Не раз Рафтен награждал тумаками соседей за дурное обращение с лошадьми, но однажды за свое вмешательство поплатился сам, так как напал на знаменитого силача. Впрочем, это нисколько не повлияло на него. Он продолжал, как и прежде, по-своему вступаться за бессловесных животных.

У соседей мальчикам предоставлялся доход с телячьих шкур. Коровье молоко шло в дело, а телята ценились очень низко, поэтому их убивали, когда они еще не могли кормиться сами. Убивали телят мальчики, и даже очень охотно, так как шкуры получали в свою пользу. За каждую свежую шкуру им платили на кожевенном заводе по пятьдесят центов, а за сухую — по двадцать пять. Рафтен никогда не позволял своему сыну убивать телят.

— Я не могу поднять руки на невинного теленка и не хочу, чтобы мой сын это делал.

Таким образом Сам лишен был заработка, которым пользовались его сверстники.

М-сис Рафтен была хорошая женщина, отличная хозяйка, любившая свой дом и семью, преданная и незаменимая помощница мужу. Ее огорчало только, что Вильям иногда бывал «немножко строг» с мальчиками. У них была многочисленная семья, но почти все дети поумерли. В живых остались лишь пятнадцатилетний Сам и трехлетняя Минни.

Обязанности Яна были сразу же определены. На его попечение отдавались куры и половина свиней. Кроме того, он должен был помогать Саму в некоторых работах.

Дела было достаточно, и все нужно было исполнять, согласно указаниям. Впрочем, почти каждый день оставалось время и для других занятий, которые Яну приходились более по вкусу. Рафтен требовал, чтобы мальчики добросовестно исполняли положенную работу, но в часы досуга предоставлял им полную свободу. Яна смущала его резкость и сила. Рафтен обыкновенно не высказывался, пока не составлял себе окончательного мнения, но зато уж высказывался «напрямик», и Ян все еще не знал, доволен ли он его работой.

II

Сам

Юный Рафтен оказался симпатичнее, чем можно было думать с первого раза. Своей медлительной речью он производил впечатление дурачка, чего на самом деле не было.

После того, как м-р Рафтен в общих чертах показал Яну свой дом, Сам вызвался более подробно все ему объяснить.

— Вот га-а-а-сти-и-ная, — сказал он, отпирая какое-то темное помещение и отыскивая наощупь закрытое ставнями окно.

В Сенгерских фермах гостиная не просто комната, а совсем особенное учреждение. Всю неделю она стоит запертая, за исключением того, если в гости приедет кто-либо из почетных гостей. Так было и в доме Рафтена. Мебель гостиной составляли: шесть крашеных стульев (по пятидесяти центов штука), две качалки (1 доллар 49 центов), мелодеон (тридцать две меры пшеницы, — комиссионер запросил сначала сорок), доморощенный шкап из ящика от мелодеона, ковер, для которого пряжа была сделана дома, а выткан был в обмен на шерсть, и круглый лакированный (!) стол (9 долларов наличными, по каталогу 11 долларов). На круглом столе лежал альбом видов. Библия и несколько больших книг для общего пользования. Раз в неделю с них сметали пыль, но не сдвигали их с места. Только через несколько лет замечено было, что они вдавились в мягкий лак стола.

В комнате был затхлый воздух, так как она никогда не проветривалась, кроме воскресений и визитов священника, которые, в сущности, являлись сверхурочными воскресеньями. Оба маленьких окошечка всегда были закрыты зелеными ставнями и бумажными занавесками. Это было нечто совершенно обособленное от остального дома.

Однако в гостиной находилась одна любопытная вещь, которая сразу сблизила Сама и Яна — именно коллекция птичьих яиц. Они лежали в старой коробке со стеклом, до половины наполненной отрубями. Ни одно из них не имело ярлыка и даже не было прочищено как следует. Коллекционер отказался бы от них с первого взгляда. Но тут произошло нечто удивительное, как будто два американца, переодетые один китайцем, другой — негром, случайно встретились в Гренландии и вдруг один сделал знак тайного братства, к которому они оба принадлежали.

— Ты собираешь яйца? — спросил Ян с пробудившимся интересом и сочувствием.

— Ну да, — ответил Сам. — У меня было бы уж вдвое больше, но папа говорит, что их не надо трогать, потому что птицы приносят пользу ферме.

— А ты знаешь их названия?

— Еще бы. Я знаю всех или почти всех птиц в околотке, — сказал Сам.

— Хотелось бы и мне знать. Можно мне достать тут яиц, чтобы повезти домой?

— Нет. Папа сказал, что если я больше не буду собирать яиц, то он позволит мне взять его большое индейское ружье, чтобы стрелять кроликов.

— Разве у вас водятся кролики?

— Конечно. Прошлую зиму я убил троих.

— Ах, я думал теперь, — заметил Ян с видимым разочарованием.

— Теперь их труднее найти, но можно попытаться. Когда-нибудь, когда вся работа будет сделана, я попрошу у папы ружье.

«Когда вся работа будет сделана» — это было любимое выражение Рафтенов, чтобы отложить какой-нибудь план в долгий ящик; это звучало внушительно и в то же время неопределенно.

Сам открыл нижнюю дверцу шкапа и достал оттуда несколько каменных наконечников для стрел, найденных на пашне, клык бобра еще из первых времен поселения и плохо набитое чучело совы. Ян так и вспыхнул при виде этих сокровищ. Он мог только простонать:

— О-о!

Сам был доволен, что семейные сокровища произвели на Яна такое впечатление, и пояснил:

— Папа застрелил эту сову на гумне, а батрак набил чучело.

Мальчики сразу подружились. Весь день за работой они поверяли друг другу задушевные мысли. Это их так сблизило, что после ужина Сам сказал:

— Знаешь, Ян, я тебе что-то покажу, но ты обещай мне никому не говорить об этом.

Разумеется, Ян дал клятвенное обещание.

— Пойдем на гумно, — предложил Сам.

Дойдя до половины дороги, он сказал:

— Я сделаю вид, что возвращаюсь назад, а ты обойди кругом, и мы встретимся под ранетом в саду.

Когда они встретились под большой раскидистой яблоней, он прищурил один глаз и таинственно шепнул:

— Следуй за мною.

Они прошли на другой конец сада к старому бревенчатому дому, в котором Рафтены жили до того, как построили себе кирпичный. Теперь там складывались инструменты. Сам приставил лестницу к чердаку. Это было прямо восхитительно! В отдаленном углу чердака, под маленьким оконцем, он опять предупредил, что надо хранить тайну. Ян еще раз поклялся, и Сам, порывшись в каком-то старом ящике, вытащил лук и стрелы, заржавленный проволочный капкан, старый кухонный нож, несколько крючков для удочек, кремень и огниво, полную коробочку спичек и грязные, жирные куски чего-то, что он назвал сушеным мясом.

— Видишь, — объяснял он, — я всегда хотел быть охотником, а папа хочет сделать из меня дантиста. Папа говорит, что охотою денег не заработаешь. А ему раз пришлось обратиться к дантисту, и он должен был заплатить четыре доллара, хотя там работы было меньше, чем на полдня. Вот папа и надумал, чтобы я тоже сделался дантистом, а я все-таки хочу быть охотником. Однажды папа высек меня и Буда (Буд — это мой брат, который умер в прошлом году. Мама тебе скажет, что он был настоящим ангелочком, но я всегда считал его гадким, и в школе он был хуже всех). Ну, так папа пребольно высек нас за то, что мы не накормили свиней. Тогда Буд заявил (и я сначала тоже к нему присоединился), что он уйдет к индейцам. Я-то собственно решил уйти, если меня высекут еще раз, и мы стали приготовляться. Буд хотел прихватить папино ружье, а я на это не согласился. Правда, я очень кипятился, а Буд еще больше, но я скоро остыл и стал его уговаривать: «Знаешь, Буд, ведь нужно с месяц итти на запад; и вдруг индейцы нас не возьмут к себе, а вздумают скальпировать? Ведь это будет плохая история. Да и папа, в сущности, вовсе не злой. Мы, действительно, заморили свиней голодом так, что одна даже издохла». Я и сейчас думаю, что мы заслужили порку. Конечно, глупо было бы удрать, хотя мне все еще хочется сделаться охотником. Буд зимою умер. Ты заметил самую большую табличку на стене? Это его табличка. На-днях я видел, как мама плакала, глядя на нее. Папа говорит, что пошлет меня в школу, чтобы я был дантистом или адвокатом. Адвокаты тоже зарабатывают уйму денег. Папа раз судился и знает.

Ян нашел единомышленника и также открыл ему свое сердце. Он рассказал о том, как дома своими руками построил себе лесную хижину, о которой никто не знал, и как любил ее и как ему было горько, когда какие-то прохожие бродяги ее развалили. Прежнее увлечение лесной жизнью вернулось к нему с новой силой, и он горел энергией и предприимчивостью. Он понимал, что Сам имеет над ним два преимущества: искусно владеет инструментами и здраво рассуждает. Вспоминая свою милую долину, Ян сказал: